Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
PS. Наша секция охраны животных еле жива, т. к. некому работать почти. Кое-как тянем, но достижений мало.
Еще раз всего самого лучшего Вам!»
(Об «отражении приезда в Ворзель» я сообщал ему еще в период работы над книгой или когда посылал ее, точно не помню.)
«22/IV.1967
Искренне-уважаемый и дорогой Борис Степанович!
Второй раз пишу Вам, чтобы повторно, от всего сердца, поблагодарить за прекрасную Вашу книгу, прочитанную мной уже до конца.
Много в ней и страшного, но все же над всеми этими ужасными рассказами о зверских жестокостях «царя природы» над слабыми, над всем этим чувствуется идея книги — пробудить в человеке гуманное отношение к животным, его спутникам на жизненном пути. Вот я написал слова «зверские жестокости». В сущности говоря, это неверное выражение. Надо было написать «человеческие жестокости», т. к. «человеческое зверство» хуже «зверского зверства» и самый страшный зверь на земле — это, конечно, человек. Тигр не будет гоняться за оленем, если он сыт, не станет убивать его, только чтобы убить. Садизма ради.
Прочел я и Вашу, тоже очень хорошую статью «Шоры на сердце» в Литер. газете. Она у меня есть, т. к. эту газету я выписываю.
Наконец начинается, хоть и черепашьими шагами, подготовка статьи уголовного кодекса о наказании за мучительство и убийство животного.
На днях мы были приглашены для ознакомления и обсуждения проекта этой статьи в Министерство сельского хозяйства. Несколько удивляет, что это начинается с сельского хозяйства. Понятно, что тут имеют дело с животными, но, казалось бы, такой проект должен был бы параллельно обсуждаться и в Министерстве юстиции. А может, так оно и делается.
Правда, там в проекте животные не называются «поименно», а говорится просто о животных вообще. Надеемся, что все же в конце концов появится эта статья о наказаниях. Тогда легче будет бороться с убийцами.
А тем временем у нас в городе продолжаются убийства и издевательства над несчастными животными. Трудятся и гицели, трудятся и «самодеятельные» убийцы.
Есть только небольшой прогресс в отношении диких животных. В постановлении горсовета запрещается уничтожать в парках, и вообще в зеленой зоне города, птиц, белок, ужей, ежей и проч. Запрещается пользование пневматическими пистолетами и рогатками. Но все это, увы, еще очень мало. Вот когда появится статья в уголовном кодексе, будет все-таки легче.
Итак, спасибо Вам еще раз за все!
Ваш Б. Лятошинский».
И — последняя встреча.
Дело с законом против жестокости на Украине продвигалось туго. Были сторонники, но были и противники его, считавшие, что он ни к чему. Воспользовавшись моим пребыванием в Киеве, товарищи созвали бюро секции, чтоб обсудить создавшееся положение. Я представлял московскую секцию охраны животных, одновременно являясь и полноправным членом киевской: товарищи киевляне оказывали мне честь, по примеру москвичей, выбирая членом бюро своей секции.
Собрались в кабинете редактора журнала «Перець» Ю. Макивчука, — он в то время возглавлял киевскую секцию. Пришел Лятошинский. Он выглядел уставшим и все просил поскорее начинать совещание. При нем был большой черный портфель с бумагами и нотами. Но, как и прежде, Борис Николаевич был настроен непримиримо к губителям живого на земле. Опять склонялись гицели, уличные ловцы бродячих животных, допускавшие всякие недостойные выходки и подававшие нездоровый пример детям, невольным свидетелям их безобразий. Приводились и другие факты, которые Борис Николаевич в своем письме квалифицировал как «самодеятельные».
Присутствующие единодушно сошлись во мнении, что нельзя навязывать законопроекту слово «полезное» (животное), как это почему-то старались сделать некоторые официальные лица (в частности в Министерстве сельского хозяйства), то есть наказывать только за гибель полезного животного. А если человек издевался над мышью? Заслуживает ли он осуждения и наказания? Конечно! Законопроект, точнее, будущий закон имел нравственное значение — нравственное! — подчеркивалось всеми, — и должен был защищать прежде всего не материальные, а духовные ценности, чистоту души, благородство человеческой личности. Кто-кто, но собравшиеся в кабинете Макивчука люди отлично знали цену всего этого, и им не надо было объяснять, что отношение к бессловесному — это, по выражению писателя Атарова, «корректура человечности».
В течение всего совещания Борис Николаевич оставался серьезным, не улыбнулся ни разу. Он показался мне грустным и не совсем здоровым. Казалось, его что-то гнетет. Так оно и было — вскоре, уже в Свердловске, я узнал, что он вынужден был лечь на операцию, которая оказалась последней в его жизни, но тогда, в Киеве, о его недуге знали еще немногие.
Догадывался ли он, что жизнь, ЕГО жизнь подходит к концу? Тем не менее судьба ЖИВОГО по-прежнему волновала этого человека — и он продолжал бороться за него.
Под конец совещания Макивчук показал несколько дружеских шаржей на видных деятелей культуры Советской Украины, которые предполагалось опубликовать в журнале. В их числе был и шарж на Лятошинского. Карикатурист, как всегда, подчеркнул самое характерное: крупный нос стал еще крупнее, озабоченное выражение лица превратилось в горькую мину. Всем понравилось — было очень похоже; но Борис Николаевич запротестовал, усмотрев в рисунке что-то ущемляющее его достоинство.
— Ну, зачем… — сказал он совсем по-детски, обиженным тоном. — И такой нос… Разве он у меня такой? Я вас прошу: не надо… Ну, зачем?
Макивчук был явно огорчен, но тотчас с готовностью согласился: ну, раз не надо, значит, не надо, — и пообещал не помещать в журнал. Борис Николаевич поблагодарил и, попрощавшись с присутствующими, заспешил к выходу, чуть сгибаясь под невидимой ношей, крепко сжимая ручку портфеля. Как сейчас вижу его слегка сутулую спину и высокую фигуру в сером костюме, медленно сходящую вниз по лестнице…
ЛЮДИ, КОТОРЫХ МНЕ ОТКРЫЛИ СОБАКИ
Допускаю, что кто-то будет шокирован: «люди, которых открыли… собаки», даже поежится, сделав брезгливую мину: фи… Я делаю это заявление вполне серьезно, без тени усмешки или намека на иронию. Еще Плиний Старший сказал: человек познается по его отношению к рабам и скотам. Развивая эту мысль, Горький утверждал: люди, не любящие животных, представляются ему людьми сомнительными, на них положиться нельзя. О животном как индикаторе человеческих свойств не раз говаривали и Лев Толстой, Чехов… Позволю себе добавить: любовь к животным, к тем же собакам способствует сближению людей, более тесному узнаванию друг друга. Среди англичан и поныне бытует поговорка: «Не называй человека собакой — оскорбляешь собаку». И вообще надо лучше знать животных, чтобы решиться осуждать или хотя бы пренебрегать ими… Словом, стою на своем: ничего унижающего человеческое достоинство здесь нет. Наоборот! Могу лишь прибавить: открывают же теперь собаки-рудознатцы
